+7 (831) 262-10-70

НИЖНИЙ НОВГОРОД, УЛ. Б. ПОКРОВСКАЯ, 42Б

+7 (495) 545-46-62

МОСКВА, УЛ. НАМЁТКИНА, Д. 8, СТР. 1, ОФИС 213 (ОБЕД С 13:00 до 14:00)

ПН–ПТ 09:00–18:00

Передача безэквивалентной лексики  как онтологической общности в специфической деятельности переводчика.

Автор: Докучаева Валентина Васильевна, ассистент кафедры теории и практики перевода Оренбургского Государственного Педагогического Университета, аспирант.

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

Вгрызлись в букву едящие глаза, –

ах, как букву жалко!

Так, должно быть, жевал вымирающий ихтиозавр

случайно попавшую в челюсти фиалку.

В.Маяковский

 

В. Калмыкова, анонсируя книгу Е. Калашниковой «По-русски с любовью: Беседы с переводчиками» в статье «…Увидеть лица “невидимок”…», пишет: «Известнейшая философская шутка (“Познаваем ли мир?” – “Да, но познание бесконечно”) замечательно смешна именно на этом материале. Можно ли вообще до конца понять произведение искусства? Конечно! Только процесс понимания затянется на столько человеко-часов, сколько понадобится для прочтения» [2].

Важным учением выступает герменевтика.

Показателем актуальности этой темы в России является и присуждение Премии Андрея Белого за 2002 год в номинации “гуманитарные исследования”: премию получили Лена Силард за книгу “Герметизм и герменевтика” и Вардан Айрапетян за книгу “Толкуя слово: основы герменевтики по-русски”.

Но до сих пор в российских гуманитарных исследованиях недостаточно осмыслен один из важнейших аспектов герменевтики ХХ века [5]: современная герменевтика всегда явно или неявно подразумевает проблематизацию автора текста и/или субъекта интерпретации. Хотя авторы иногда звучат однозначно: «Все мысли, которые могут прийти в голову при чтении данной книги, являются объектом авторского права. Их нелицензированное обдумывание запрещается» [7].

Ядром познания служит весь познавательный аппарат человека, включающий в себя не только механизмы восприятия сигналов из внешнего мира органами ощущений, но и механизмы обработки их сознанием. Кардинальное изменение характера поступающего извне сигнала происходит уже на уровне восприятия: ухо не микрофон, глаз не фотоаппарат, эти органы перерабатывают поступающие на них звуковые дорожки и зрительные картинки сначала в спектры, которые для дальнейшей обработки переводятся в еще более абстрактные коды.

Одновременно, в отличие от животного, у которого восприятие переводится в поведенческую реакцию непосредственно, инстинктивно, проходя лишь первичную обработку, человек пропускает всю поступившую в его сознание информацию еще и через языковой фильтр. Языковая структура нашего познания может сильно повлиять на структуру воспринимаемого образа мира: образ “нашего” мира выкраивается в значительной степени по меркам нашего восприятия и нашего сознания [12].

Несколько лет назад во Франции вышла книга воспоминаний Лилианы Лунгиной «Les saisons de Moscou», «Московские сезоны»: она стала бестселлером и была названа французами лучшей документальной книгой года. Однако выпускать свою книгу в России Лунгина решительно не захотела. Она считала, что для соотечественников следует написать ее иначе: заново с первой до последней строки. Со своими, объясняла она, можно и нужно говорить о том, чего не поймут посторонние.

Культура держится многими элементами, но так уж выходит, что из моря разговоров, заметок, статей, спектаклей, лекций и прочего на первое место выходит целостная, законченная книга. Книга как базовая “единица” культуры, как оптимальный инструмент концентрации смысла, его хранения и передачи [4].

Постичь картину мира, отличную от собственной, – значит идентифицировать хранящую­ся в нишах информацию, заполнить лакуны, обусловленные терри­ториальными и языковыми границами. Осуществимость такого по­стижения подтверждается переводами текстов с одного языка на другой [8].

Карен Хьюит (участник проекта, финансируемого фондом “Оксфорд –Россия”) отмечает, что при чтении романов Барнса Коу или Хилэри Мантель у преподавателей должны возникать вопросы [9]. На страницах обсуждаемых романов встречаются незнакомые реалии, а также выражения, которых не найдешь в обычных словарях. Авторы полагают, что эти сведения являются частью британского исторического и культурного опыта, а, следовательно, не нуждаются в дополнительном пояснении. Не без иронии писатели бросают вызов нашей самоуспокоенности, посмеиваются над воздушными замками, которые мы строим, дают новое выражение нашему чувству прошлого. У русских читателей не может не возникнуть трудностей в отношении того, как понимать тон и смысл ключевых эпизодов. Так, в процессе работы, одна из русских преподавательниц отметила: “Мы чувствуем комизм первой главы романа “Хорошая работа” (Nice Work). Очевидно, что автор смеется над своим героем. Но не вполне понятно, почему он над ним смеется”.

Безэквивалентные слова с национально-культурной спецификой значения отражают действительность и культуру, их лексическим понятиям присущ своеобразный компонент, и их существование, в конечном итоге, объясняется расхождением двух культур.

Ведь цивилизация с цивилизацией знакомится так же, как человек с человеком: для того, чтобы знакомство состоялось, они должны увидеть друг в друге что-то общее; для того, чтобы знакомство продолжалось (а не наскучило с первых же дней), они должны увидеть друг в друге что-то необщее [1].

Кристофер Вудел, говорит, что, при всей нелюбви к словам «очуждать» и «осваивать», признает их полезность: они описывают те два стремления, которые всегда в нем боролись. С одной стороны, мы хотим переложить произведение на английский, чтобы оно стало доступно читателю; с другой – возможно, именно чуждость текста в первую очередь и привлекает нас. Перевод был бы лишен смысла, если бы мы не могли хотя бы частично сохранять чуждость оригинала (цит. по Чандлер, 2008).

Конфликт переводческих понятий «одомашнивание-остранение» (foreigning-domesticating) также подробно описывает У. Эко [11; с. 205].

Безэквивалентная лексика в любом тексте является средством создания колорита страны, народа и времени, воссозданного в произведении, и выбранная техника перевода обуславливает наше вхождение в текст.

«Все здесь представлено явственно, плотно, телесно, со знанием дела, во всяком случае, так тебе кажется, Читатель, хотя об иных яствах ты и слыхом не слыхивал: у каждого блюда свое диковинное название, настолько диковинное, что переводчик предпочел оставить их на исходном языке; например, скобленица: прочтя слово скобленица, ты готов ручаться, что скобленица существует на самом деле, ты даже отчетливо чувствуешь ее привкус, несмотря на то, что в тексте не сказано, каков он, – привкус с кислинкой, то ли потому, что самое слово передает этот вкусовой посул в звуковой оболочке или узорчатом написании, то ли потому, что в симфонии запахов, привкусов и слов явно недостает кисловатой ноты.» [3].

 «Если наша жизнь не текст, то что же она такое?» задается вопросом один из героев работы «Записки и выписки» А. Зорина.

От понимания текста зависти наше понимание жизни.

Но способ чтения и истолкования отдельного произведения начинает зависеть от того, кто читает – критик, литературовед, философ или писатель. Или переводчик, продолжим мы.

Осмелимся предположить, что последний, в идеале, является самым, и зачастую единственным, внимательным читателем. Но его чтение и самое безрадостное. Вспомним предостережение И. Кальвино: «Я хочу оставаться среди читающих, вот и держусь по эту сторону границы. Иначе бескорыстное наслаждение от чтения кончится или превратится в нечто такое, чего я совсем не хочу» [3].

В романе А.А. Милна «Двое» описание жизни пчел (поиск в цветах лишь еды) сравнимо, на наш взгляд, с жизнедеятельностью каждого, для кого художественный текст – работа.

« Пчелы.

Пчелы везде. Пчелы на аконите, на аквилегии … Пчелы вползали в зевы львиного зева и, раздосадованные, пятились оттуда. Пчелы на цинниях, не чувствующие, сколько в них красоты, сознающие только, сколько в них меда. Каким удивительным, каким совершенно иным кажется сад пчеле! Еда, еда, нет еды, больше еды, меньше еды. Что за жизнь! Пчелы, ищущие в лаванде только еду» [6].

Большинство трудностей при передаче безэквивалентной лексики связано с тем, что в переводном языке отсутствует эквивалент из-за отсутствия в культуре носителей этого языка референта, а также из-за необходимости наряду с предметным значением (семантикой) безэквивалентной лексики передать и национально-культурную специфику значения.

И если Р. Барт в одном из эссе [13] задается вопросом «Qui parle? Qui écrit?», «Кто говорит ? Кто пишет», то переводчик это тот, кто ищет, ищет не только различные способы семантизации безэквивалентной лексики, отсутствующий эквивалент, но и причину такого отсутствия.

 

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1.      Гаспаров, М. Брюсов и буквализм. В сб.: Мастерство перевода № 8. М.: Советский писатель. 1971.

2.      Калмыкова, В. «…Увидеть лица “невидимок”…» // Новое литературное обозрение. № 82 (6). 2006.

3.      Кальвино, И. Если однажды зимней ночью путник. М. 2000.

4.      Карасев, Л., Захаров, А. О несовершенстве книги, телесности, а также читаемом и нечитаемом // «Неприкосновенный запас». 2009. № 6 (68).

5.       Куклин, И. Вдумчивое непонимание: возвращение герменевтики. //Новое литературное обозрение. 2003. № 61.

6.       Милн, А.А. Двое. М.: Иностранная литература. 2000. – 352 с.

7.      Пелевин, В. Generation «П». М.: Вагриус. 1999.

8.      Шехтман, Н.А. Понимание речевого произведения и гипертекст. М.: Высшая школа. 2009. – 159 с.

9.      Хьюитт, К. Современный английский роман в контексте культуры. Комментарий как форма преподавания // Вопросы литературы. 2007. № 5.

10.    Чандлер, Р. "Очуждать или осваивать": по следам переводческого семинара //«Иностранная литература». 2008. № 6.

11.     Эко, У. Сказать почти то же самое. Опыты о переводе. СПб.: Симпозиум. 2006. – 574 с.

12.    Яржембовский, С. Изгнание из рая Познание как обратная задача. // Звезда. 2008. № 4.

13.    Barthes, R. Essais critiques. Paris: Seuil. 1991. 288 p.

14.    Hewitt, Karen. «Understanding Britain. Realities of Western Culture for a Puzzled Russian Guest». 1996. – 265 р.