Деструктивные высказывания в контексте категорий коммуникативной толерантности и коммуникативной справедливости

Новоселова Ольга Владимировна — Канд. филол. наук, Тверская государственная сельскохозяйственная академия, Тверь, Россия

Статья подготовлена для публикации в сборнике «Актуальные вопросы переводоведения и практики перевода».

В функционально-содержательном плане категория коммуникативной толерантности и категория коммуникативной справедливости выполняют регулятивную функцию в социальной интеракции [5; 12], являясь организующим принципом диалогического общения, в котором собеседники учитывают интересы друг друга, доброжелательно настроены и нацелены на согласованный, конструктивный диалог в противовес деструктивному или агрессивному вербальному (речевому) взаимодействию (подробнее о вербальной агрессии см.: [9; 10; 11]. В частности, данные коммуникативные категории объединяет гиперонимический признак противопоставления их проявлению агрессивного речевого поведения собеседников в диалоге (подробнее о гиперонимических признаках категории справедливости см.: [4]).

В этой связи становится возможным предположить, что деструктивные дискурсивные практики (т. е. практики, связанные с проявлением речевой агрессии) одного из собеседников будет оцениваться его партнером по общению как коммуникативно нетолерантные и несправедливые. Тем не менее, возникает закономерный вопрос: может ли проявление агрессивного речевого поведения одного из партнеров по общению быть составляющей (элементом) объема понятия коммуникативно толерантного или коммуникативно справедливого взаимодействия? Иначе говоря, представляется целесообразным выяснить, возможны ли ситуации социального взаимодействия, в которых агрессивное речевое поведение одного из партнеров по общению может быть оценено как коммуникативно толерантное или коммуникативно справедливое взаимодействие.

Примечательно, что в ряде лингвистических работ категория коммуникативной толерантности противопоставляется не только проявлению речевой и коммуникативной агрессии в диалоге [7], но и конфликтной коммуникативной ситуации и конфликтности [1, с. 153; 15, с. 267–268;], «формам конфликтной речевой манипуляции» [14]. В этом случае получается, что «принцип толерантности исключает агрессивное поведение по отношению к собеседнику» [13, с. 126–127], даже если видение проблемы, национальные взгляды и убеждения коммуникантов не совпадают. Аналогичной точки зрения придерживается Л. П. Крысин, который выделяет «факторы языкового, социального, социально-психологического и ситуативного характера» [3, с. 28], влияющие на степень толерантности партнеров по речевой коммуникации, и подразумевает под толерантным общением непринужденное, дружеское [3, с. 30], в то время как интолерантное общение представляет собой «некооперативное» (см. принцип кооперации Г. Грайса [2, с. 222]), конфликтное, агрессивное, враждебное поведение.

Обращает на себя внимание и тот факт, что коммуникативно справедливое взаимодействие также не предполагает проявления агрессивного речевого поведения собеседников и характеризуется при этом не только отсутствием деструктивных речевых единиц, но и общей направленностью на синергийное взаимодействие собеседников, которое предполагает их обоюдную заинтересованность в реализации типовых сценариев [5]. Так, в представленном ниже диалогическом фрагменте (1) имеет место совпадение содержательного объема (отождествление) категории коммуникативной толерантности и коммуникативной справедливости на основе гиперонимического признака противопоставления данных категорий проявлению речевой агрессии в социальном взаимодействии. В частности, в рассматриваемом отрывке деструктивные высказывания со значением приказа (1’’), (3’) и (5’) являются коммуникативно нетолерантными и коммуникативно несправедливыми.

(1) Auch Himmelstoß ist nun entfesselt:

– Was willst du Mistköter, du dreckiger Torfdeubel? (1’) Stehen Sie auf, Knochen zusammen, wenn ein Vorgesetzter mit Ihnen spricht! (1’’)

Tjaden winkt großartig.

– Sie können rühren, Himmelstoß. Wegtreten. (2’)

Himmelstoß ist ein tobendes Exerzierreglement. Der Kaiser könnte nicht beleidigter sein. Er heult:

– Tjaden, ich befehle Ihnen dienstlich: Stehen Sie auf! (3’)

– Sonst noch was? – fragt Tjaden. (4’)

– Wollen Sie meinem Befehl Folge leisten oder nicht? (5’)

Tjaden erwidert gelassen und abschließend, ohne es zu wissen, mit dem bekanntesten Klassikerzitat. Gleichzeitig lüftet er seine Kehrseite.

Himmelstoß stürmt davon:

– Sie kommen vors Kriegsgericht! (6’)

Wir sehen ihn in der Richtung zur Schreibstube verschwinden (Remarque, 2017).

Очевидно, что коммуникативную нетолерантность директивных высказываний (1’’), (3’) и (5’) определяет агрессивное речевое поведение их автора, которое проявляется в категоричности форм приказа и использовании обсценной лексики (du Mistköter, du dreckiger Torfdeubel) в директивном высказывании (1’’). Поэтому, опираясь на представленные выше интерпретации категории коммуникативной толерантности, анализируемый дискурсивный отрывок и формальный подход к анализу языковых единиц, можно сказать, что практически любая форма проявления речевой агрессии одним из собеседников может выступать маркером коммуникативно нетолерантного взаимодействия.

Тем не менее, при таком формальном подходе не учитывается субъективность представлений собеседников об агрессивности речевого поведения партнера по общению. В частности, возникновение любого тематического противоречия между собеседниками может оцениваться одним из них как проявление вербальной агрессии. По этой причине противопоставление категории коммуникативной толерантности проявлению агрессивного речевого поведения собеседников скорее описывает формальную сторону их взаимодействия и не позволяет объяснить появление и функциональную специфику коммуникативно нетолерантных / коммуникативно толерантных высказываний на том или ином этапе диалогического общения.

С позиций категории коммуникативной справедливости рассматриваемое проявление агрессивного речевого поведения в форме высказываний директивного типа (1’’), (3’) и (5’) является коммуникативно несправедливым воздействием на адресата. В частности, причина коммуникативной несправедливости рассматриваемых высказываний заключается не в формальной стороне, а в категориальном плане неуместности таких высказываний в рамках предложенного для общения сценария. Так, автор высказываний со значением приказа (1’’), (3’) и (5’) не учитывает новые пресуппозициональные условия действительности (изменившиеся социально-ролевые отношения собеседников) и пытается скорректировать взаимодействие, заключив его в рамки типового фрейма «приказ». В свою очередь, адресат оценивает направленные в его адрес высказывания как коммуникативно несправедливые в рассматриваемой ситуации взаимодействия, в которой социально и прагматически не приемлем директивный фрейм.

Кроме того, вполне логичной и справедливой представляется последовательность реализации адресатом директивных высказываний, в которых он вынужден постепенно снижать их категоричность и, следовательно, агрессивность своего речевого поведения. В высказывании (1’’) адресат формулирует четкое указание на совершение каузируемых действий в форме приказа; в высказывании (3’) он уточняет интенциональность своего сообщения-приказа (ich befehle Ihnen dienstlich) для собеседников, сужая объем интенциональной интенсивности директивного воздействия и демонстрируя это сужение прибавлением пошаговой толерантности; интеррогативным по форме высказыванием (5’) он проверяет понятность собеседнику интенсивности и интенциональности своего директивного воздействия. Тем не менее, прагматическая неэффективность высказываний (1’’), (3’) и (5’) приводит к тому, что их автор повышает – со среднего до повышенного – уровень интенсивности прагматического воздействия на адресата и в высказывании (6’) звучит декларирование автором менасивного воздействия (т. е. угрозы) за отказ собеседника совершать каузируемые действия (подробнее о коммуникативно несправедливых угрозах см.: [6]).

Продолжая рассуждения в выбранном ракурсе, представляется целесообразным проанализировать рассматриваемое дискурсивное взаимодействие (1) с тем допущением, что оно могло произойти в иных пресуппозициональных условиях. В частности, допустим, что социальный статус автора деструктивных речевых практик выше статуса их адресата. В этом случае реализация говорящим коммуникативного намерения в форме директива оправдана и его речевое поведение трудно оценить как агрессивное, так как подобное воздействие будет продиктовано рамками институционального взаимодействия и каждый из участников такую оправданность признает и считает справедливой относительно себя и другого. По этой причине диалогический фрагмент (1) может быть оценен как коммуникативно справедливый диалог [5]. Иначе говоря, с позиций категории коммуникативной справедливости могут быть прагматически оправданы в определенных пресуппозициональных условиях действительности (подробнее о прагматической пресуппозиции см.: [8]) деструктивные речевые действия собеседников, находящихся в дискомфортном эмоциональном состоянии, если эти речевые действия напрямую связаны с реализацией их социально-ролевых отношений и выполнением типовых иллокутивных функций. Тем не менее, предложенное нами допущение относительно пресуппозициональной базы анализируемого дискурсивного фрагмента (1) не позволит оценить его как коммуникативно толерантное взаимодействие, так как категория толерантности исключает любое проявление агрессии.

Из сказанного следует, что интерактивное пространство категории коммуникативной справедливости шире в содержательном и функциональном плане, чем интерактивное пространство категории коммуникативной толерантности, что схематично может быть отображено следующим образом (см. рис.).

Интерактивное пространство категории коммуникативной толерантности и коммуникативной справедливости

Условные обозначения:

-    горизонтальная линия обозначает интерактивное пространство социальной интеракции, разделенное на две равные части, соответствующие конструктивному и агрессивному речевому поведению партнеров по общению;

-    КТ – категория коммуникативной толерантности;

-    КС – категория коммуникативной справедливости.

Итак, в результате сопоставительного анализа категорий коммуникативной толерантности и коммуникативной справедливости по признаку противопоставления их агрессивному речевому поведению собеседников становится очевидной нетождественность границ интерактивного пространства рассматриваемых коммуникативной категорий. В частности, интерактивное пространство категории коммуникативной справедливости шире в содержательном и функциональном плане, чем интерактивное пространство категории коммуникативной толерантности, и может включать как конструктивное речевое поведение собеседников, так и проявление агрессивного речевого поведения. По этой причине категория коммуникативной справедливости в ряде пресуппозициональных условий не противопоставляется агрессивному речевому поведению собеседников, а объясняет реализацию тех или иных деструктивных дискурсивных практик, оправданных ситуаций типового взаимодействия. В этом плане показательно, что причиной коммуникативной нетолерантности высказываний становится сам факт проявления партнерами по общению речевой агрессии.

Библиографический список

1.         Вепрева И. Т. Вербализация метаязыкового сознания как реализация принципа толерантности // Философские и лингвокультурологические проблемы толерантности: Коллективная монография М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2005. С. 153–164.

2.         Грайс Г. П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16: Лингвистическая прагматика. М.: Прогресс, 1985. С. 217–237.

3.         Крысин Л. П. Толерантность как социолингвистическая категория // Культурные практики толерантности в речевой коммуникации: Коллективная монография Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2004. С. 27–32.

4.         Новоселова О. В. Категория коммуникативной справедливости как прагматический феномен // Мир лингвистики и коммуникации. 2015. № 1. С. 34–47. URL: http://tverlingua.ru

5.         Новоселова О. В. Коммуникативная толерантность vs коммуникативная справедливость высказываний различной прагматической направленности // Мир лингвистики и коммуникации. 2017. № 1. С. 125–147. URL: http://tverlingua.ru.

6.         Новоселова О. В. Менасивные высказывания в коммуникативно справедливом пространстве диалога // Русский язык и литература в мультикультурном пространстве: Материалы всероссийской научно-практической конференции: в 2 ч. Ч. 2. Комсомольск-на-Амуре: АмГПГУ, 2017. С. 67–73.

7.         Речевая агрессия и гуманизация общения в средствах массовой информации. Екатеринбург, 1997. 117 с.

8.         Романов А. А. Системный анализ регулятивных средств диалогического общения. М.: Ин-т языкознания АН СССР: Калининский СХИ, 1988. 183 с.

9.         Романов А. А. Конфликтный диалог: типология проявлений и опыты их исследования // Когнитивная лингвистика конца XX века: Матер. междунар. научной конф. В 3 ч. Ч. 2. Минск: МГЛУ, 1997. С. 130–133.

10.     Романов А. А. Вербальная агрессия в профессиональной коммуникации. М. – Тверь: ИЯ РАН: ТГСХА, 2011. 310 с.

11.     Романов А. А. Лингвоэкологическая профилактика вербальной агрессии в профессиональной коммуникации // Мир лингвистики и коммуникации. 2012. № 4. С. 53–64. URL: http://tverlingua.ru.

12.     Романов А. А., Новоселова О. В. Категория коммуникативной толерантности vs категория коммуникативной справедливости: специфика языковой репрезентации // Саммит языков и культур: Сборник тезисов международного саммита языков и культур. Казань: Изд-во Казан. ун-та, 2017. С. 66–67.

13.     Туксаитова Р. О. О межъязыковой толерантности в постсоветском Казахстане // Культурные практики толерантности в речевой коммуникации. Екатеринбург, 2004. С. 125–129.

14.     Шамсутдинова Е. Ю. Толерантность как коммуникативная категория (лингвистический и лингводидактический аспект): Дис. … канд. филол. наук. М., 2006. 261 с.

15.     Шилихина К. М. Коммуникативная интолерантность в русском общении // Культурные практики толерантности в речевой коммуникации: Коллективная монография Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2004. С. 267–274.